ԵՐԿԵՐԻ ԺՈՂՈՎԱԾՈՒ, Հատոր Ա

ИЗ ИСТОРИИ ЛИТЕРАТУРНЫХ СВЯЗЕЙ АРМЯНСКОГО И ДРУГИХ ВОСТОЧНЫХ НАРОДОВ В СРЕДНИЕ ВЕКА !

Армянская словесность, первые памятники которой относятся к V в., содержит в себе богатые данные по истории и культуре не только Армении, но и многих других стран. Будучи ценными историческими первоисточниками, эти дошедшие до нас произведения представляют собой крупное литературное явление.

Как известно, начиная с X в. развивается классическая литература Ближнего Востока, переживая бурный подъем в последующие века. В это же время в армянской литературе появились такие крупные поэты-мыслители, как Григор Нарекаци, Григор Магистрос, Иоаннес Имастасер, Нерсес Шнорали, Костандин Ерзнкaци, Фрик и др.

Еще в ранние века армянская литература соприкасалась с культурой развитых народов того времени, многое заимствовала у них, многому научилась и многое дала, но не потеряла своего национального облика и самобытности. С этим же явлением мы сталкиваемся и в последующие века.

В первой четверти XI в., когда в далеком Хорасане переживал свой закат знаменитый поэт-эпик Фирдоуси, в Армении делал свои первые литературные шаги Григор Магистрос - один из видных армянских политических деятелей, многосторонне образованный человек своего времени. Известно, что Григор Магистрос владел несколькими языками (греческим, сирийским и др. ), пользовался литературой, созданной на этих языках, делал переводы с греческого и сирийского языков.

Г. Магистрос превосходно знал также эпос иранских народов и персидский язык (дари), о чем свидетельствуют несколько сжатых фрагментов, сохранившихся в его письмах относительно Роcтaмa, Исфандиара, Аждахака, и употребление отдельных персидских слов в его речи.

Существующие в армянской средневековой литературе упоминания об эпосе иранских народов служат красноречивым свидетельством того, что армяне приняли близко к сердцу тысячелетнюю борьбу народов Ирана против Турана. Поражение зла и победа добра в эпических песнях Ирана и Средней Азии вдохновляли армянский народ, который впоследствии переместил иранско-среднеазиатских героев в Армению, сделал их вполне своими, национальными героями, приспособил к своему миропониманию, к духу своего эпоса и создал армянско-иранскую эпическую поэму «Ростам-Зал» - одно из ответвлений народного эпоса «Цуры».

Приведенные в «Письмах» Г. Магистроса цитаты из эпоса иранских народов интересны в том отношении, что они показывают, как этот эпос, знакомый армянской действительности еще с V в. (М. Хоренаци), продолжает жить и в дальнейшем. Он был известен Г. Магистросу в таких подробностях, с которыми мы не встречаемся в «Шах-наме». Так, в «Шах-наме» Фирдоуси в «Третьем приключении» раздела «Семь приключений Ростама» рассказывается, как Ростам по дороге в Мазандаран встречается с драконом. Дракон приближается к Ростаму ночью, когда он спит, и намеревается уничтожить его. Однако Рахи бодрствует. Он дважды будит Ростама, но дракон немедленно исчезает. Ростам страшно негодует на коня, понапрасну потревожившего его сон. Дракон приближается в третий раз. Теперь он лицом к лицу сталкивается с Ростамом и на вопрос последнего, кто он такой, высокомерно отвечает:

«От пасти моей не спастись никому!
Пустыня от края до края моя,
Землею и воздухом властвую я.
Орел залететь не дерзает сюда,
Сюда заглянуть не посмеет звезда».

Они сражаются. Ростам уничтожает дракона, и кровь течет рекой.

«Кровь злого дракона забила ключом,
Вокруг разливаясь: луг, поле и ров
Все разом окутал багровый покров».

Это красочное сказание у Г. Магистроса изложено очень сжато, всего лишь в нескольких строках. Таков любимый стиль автора, от которого он редко отказывается. Интересующий нас фрагмент следующий:

«А некий Ростом, который звался Сачик, у горы, именуемой Дабаванд имел лошадь, которая звалась Раш, то есть гнедой, а так как Ростом спал, ожидал его смерти Дюзех, и так как тот Дюзех никогда не спал, Ростом почувствовал, что он думает. Ростом увещал лошадь, чтобы та была осторожна, и она никогда не спала. Однажды ночью к  нему подходит Дюзех и находит его пьяным, и Раш, зная это, до тех пор бьет копытами о земь и ржет, пока не будит Ростома и таким образом спасает его».

В этом рассказе Г. Магистроса есть несколько подробностей, которые отсутствуют в вышеупомянутом фрагменте Фирдоуси. Прежде всего, в «Шах-наме» определенно не сказано, где именно происходил поединок Ростама с драконом. Между тем Г. Магистрос указывает, что он состоялся около горы Дабаванд (т. е. Дамаванд).

Далее. Из сообщаемого Г. Магистросом выясняется, что вступивший в поединок с Ростамом дракон был не кто иной, как сам Ад-Дюзек. В письмах это имя дается в двух чтениях - Дюхех и Дюзех, причем, по нашему мнению, вернее вторая форма.

Итак, этот фрагмент из «Писем» Г. Магистроса делает смысл сказа Фирдоуси более ясным. Если до сих пор сражавшийся с Ростамом дракон был каким-то случайным колдуном-драконом, то теперь становится ясно, что это сам Ад, воплощение зла, который в битве с добром терпит  поражение.

Вслед за легендой о Ростаме и Дюзехе Г. Магистрос рассказывает один из моментов борьбы Ростaмa и Исфандиара. «И однажды, - читаем мы там, - когда Ростом спал, случайно настигает его Спандиар, угрожает опрокинуть на него Дабаванд. Пробужденный им густоволосый встряхивает кудрями, как некогда Кронид, давая знак Олимпу, и концом башмака отбрасывает (гору) назад».

Фирдоуси в «Шах-наме» описал очень много эпизодов борьбы Ростама и Исфандиара, однако этого эпизода у него нет. По-видимому, отдельные сказы эпоса, передвигаясь с Востока - из Средней Азии и Хорасана - на Запад, переменили и место своего действия. Это доказывают факты, сохранившиеся в 36-м письме, где автор упоминает о Бюраспе Аждахаке, Исфандиаре и Артавазе, изгнанных из общества и закованных в цепи в горных крепостях: «Знаю и Бюраспа в горе Дабаванд, что есть Конторос Прюдоа, - пишет автор, - нe должен забывать Спандиара, запертого в горе Сабалан, или нашего Артаваза на вершине Арарата на горе Масис».

Здесь легенда о Бюраспе, вероятно, взята у Хоренаци, у которого в разделе «Из персидских сказаний» рассказывается, как Xруден уводит Бюраспа Аждахака на гору Дмбавид (т. е. Дамаванд) и запирает в какой-то пещере. Во втором отрывке того же раздела - « Изложение того, что заключает в себе истинное сказание о Бюраспе» - Хоренаци сообщает, что подлинное имя Бюраспа Аждахака - Контжар Пюрада (в другой рукописи - Прюдеа, Прида) и что свидетельство об этом он нашел в какой-то халдейской книге. Один из лучших знатоков древнеармянской литературы академик С. Ма лх aс ян в своих комментариях к переводу «История Армении» Хор енаци на современный армянский язык сообщает, что в переводах, имевшихся у нас под рукой, никаких свидетельств о Контавре Пюриде, с которым Хоренаци отождествляет Бюраспа Аждахака, нет». С таким отождествлением не встречаемся мы и в «Шах-наме».

Итак, указанные факты дают нам право заключить, что это сведениe Г. Магистрос заимствовал у Хоренаци. Что же касается того, что Исфандиар был заперт в горе Сабажан, то и об этом никаких свидетельств в «Шах-наме» нет. Как мы сказали, это один из фактов локализации эпоса. Возможно, что отдельный момент эпоса иранских народов слился с какой-либо местной народной легендой. Гора Сабалан расположена очень близко к границам Армении, находится в восточной части современного Иранского Азербайджана. Возможно, что местные жители рассказывали о том, как Исфандиар был заперт в горе Cабалан, и Г. Магистрос воспользовался этим рассказом.

В 75-м и 80-м письмах Г. Магистроса имеется еще несколько других эпизодов из иранского эпоса, и поскольку в «Шах-наме» не было обнаружено фактов, параллельных им, мы обращаем внимание специалистов, занимающихся иранским эпосом, на эти эпизоды.

***

С первым упоминанием названия «Шах-наме» в армянской литературе мы встречаемся у поэта Костандина Ерзнкаци. Он жил в конце XIII – начале XIV в. в г. Ерзинка (Ерзинджан). После заглавия одного из своих стихотворений он делает следующее примечание: «Сидел некий муж и скандировал Шах-наме, братья попросили (меня), мол, сложи нам стихи размером Шах-наме. Я создал эти стихи, прочитайте размером Шах-наме». Время создания стихотворения неизвестно, однако мы находим его в одной рукописи, переписанной в 1336 г. в Тавризе.

1934 г., когда праздновалось тысячелетие со дня рождения Фирдоуси, в Ереване выходит в свет сборник «Фирдоуси», где в числе прочих статей было опубликовано интересное и ценное исследование академика М. Абегяна «Стихотворный размер «Шах-наме» в армянской поэзии. Здесь автор показывает, что размер «Шах-наме» - мотакариб, одной из особенностей которого является долгота и краткость слогов,  основанные на коротких и длинных гласных, - нельзя выразить в армянском языке. Поэтому Костандин находит выход: «Вместо долгих cлогов, - говорит проф. Абегян, - на которые падают ритмические ударения персидского языка, он ставит находящиеся под ударением слоги армянского языка, а остальные слоги оставляет безударными. Таким образом, в 11- слоговой строке под ударение ставятся 2-ой, 5-й, 8-й и 11-й слоги, на которые падает ударение и в персидском языке».

К. Ерзнкаци заимствовал этот размер у Фирдоуси, однако, как указывает проф. М. Абегян, еще в X в. известный армянский поэт Григор Нарекаци написал стихотворение тем же стихотворным размером.

Факт использования К. Ерзнкаци размера «Шах-наме», а также сохранившиеся в письмах Г. Магистроса фрагменты иранского эпоса, по-видимому, не известны широким кругам советских востоковедов. В противном случае они нашли бы свое отражение в послесловии к опубликованному недавно в Москве русскому переводу «Шах-наме».

***

Одним из интересных фактов взаимосвязей армянской и персоязычной литературы является написанное армянскими буквами персидское четверостишие в «Диване» поэта XIII в. Фрика. Это четверостишие было впервые опубликовано в сборнике стихотворений Фрика, изданном в 1941 г. в Ереване, а во второй раз – в 1952 г. в Нью-Йорке в «Диване» Фрика. В обоих сборниках четверостишие напечатано в искаженном виде, как в рукописи. Издатель «Дивана» архиепископ Тирайр сообщает, что он часто обращался к персидским филологам, чтобы они перевели четверостишие, однако поврежденное состояние текста не дало им возможности это осуществить. Наконец, по просьбе Тирайра основную часть четверостишия, за исключением первых трех слов (Ярмут пахи эшхи), мастерски расшифровал и перевел проживающий в Нью-Йорке ирaнист Мирдат Тирякян.

Окончательно четверостишие было расшифровано в 1956 г. в Ереване В. Автандиляном и А. Папазяном, которые не только прочитали три первых искаженных слова, но смогли также заметить, что следующие за четверостишием строки как раз и являются его переводом.

Расшифровка четверостишия вызвала ряд интересных и важных вопросов. Кто был автором четверостишия - сам Фрик или какой-либо другой поэт? Кто перевел его на армянский язык - Фрик или какое-то другое лицо? И, наконец, когда был сделан перевод? Тирайр сообщает, что эти вопросы остаются неразрешенными.

Ключом для выяснения вопроса о личности автора был труд профессора Тегеранского университета доктора Caдeга Кийа «Словник горганского диалекта». В предисловии к исследованию приведены новые биографические данные об основателе секты хуруфитов Фазлуллахе Наими и его последователях.

В данном случае нас интересует цитата из вышедшей в 1935-1936 гг. в Тегеране Книги Мухамеда Али Тарбиата «Мудрецы Азербайджана», которую приводит доктор Садег Кийа и в которой опубликовано наше четверостишие, а также  говорится об его авторе. Вот этот отрывок:

«В правление xана Джаханшаха дочь Фазлуллаха и некто по имени Юсуф вновь начали проповедывать в Тавризе учение секты хуруфитов, но вместе приблизительно с пятьюстами душ были подвергнуты казни и сожжены. И это четверостишие принадлежит дочери Фазлуллах.

Здесь следует, к сожалению, отметить, что Мухамед Али Тарбиат не указывает источника этих сведений. Однако, по-видимому, вопрос о первоисточнике разрешается в статье доктора Caдeга Кийа, которая вышла в свет в декабрьском номере журнала литературного факультета Тегеранского университета за 1954 г. Он приводит отрывок из хранящейся в библиотеке факультета истории и языка Анкарского университета рукописи № 12-97 (озаглавленный им «Могилы Тавриза»), которая подтверждает данные Тарбиата.

На третьей странице вышеупомянутой рукописи сказано: «Дочь Молана Фазлуллаха Наими Хуруфи, которую вместе со многими казнили во время царя Джаханшаха, похоронена в этой же могиле. Это четверостишье принадлежит ей…».

Как известно, хуруфитское сектантское движение широко распространилось, и к нему примыкал ряд видных мыслителей того времени, в том числе и крупный азербайджанский поэт Имадэддин Насими. Он был одним из руководителей и наиболее энергичных проповедников секты. За эти сектантские идеи в 1417 г. в гор. Алеппо с него была содрана кожа.

В 1869-1870 гг. в Константинополе вышли в свет избранные стихотворения И. Насими на азербайджанском и персидском языках. На восьмой странице сборника мы снова сталкиваемся с персидским четверостишием Фрика, которому предшествует комментарий «из речей великого Сейида, прославленного в качестве ходавандeгара». А в хранящейся в Ереванском Матенадаране рукописной книге азербайджанских стихотворений И. Насими, написанных арабскими буквами, мы встречаем двустишие, где выражена та же идея о принесении себя в жертву, что и в четверостишии, и не случайно начальные слова первой строки двустишия и третьей строки четверостишия одинаковы.

Эти факты дают нам право заключить, что автором четверостишия мог быть, по всей вероятности, и азербайджанский поэт И. Насими. Возможно, четверостишие было одним из девизов хуруфитов и распространялось среди сектантов, а в дальнейшем, после казни И. Насими, по недоразумению его приписали дочери Фазлуллаха.

Итак, если И. Насими действительно является автором четверостишия, то оно должно быть написано не ранее 1386 г. (дата образования секты) и не позднее 1417 г. (год смерти И. Насими).

Довод в пользу того, что Фрик является автором четверостишия, полностью отвергается всем духом его творчества, который совершенно противоречит отраженному в персидском тексте четверостишия мистическому пониманию любви, характерному для этой секты. Армянский переводчик, стремясь к тому, чтобы эта любовь не была понята, как сказал бы Костандин Ерзнкaци, «во плоти», и не искажая идейного содержания четверостишия - принесение себя в жертву, - слова «кухня любви» перевел как «на священном алтаре», а мусульманский обычай, переданный последней строкой, очень тонко и мастерски заменил христианским.

После всего этого перед нами возникает очень сложный вопрос: как мог Фрик, который жил в конце XIII в., оказаться переводчиком четверостишия, написанного в конце XIV или начале XV в. В данном  случае возможны два предположения: либо автором персидского четверостишия был не И. Насими, а кто-нибудь другой, живший не позднее XIII в., либо четверостишие было переведено не Фриком.

Первое предположение, по нашему мнению, отрицается вышеприведенными фактами. Второе же кажется более вероятным. По-видимому, какой-то незнакомый нам армянский поэт, живший в XIV или, скорее  всего, в XV в., одинаково хорошо владевший как армянским, так и персидским языками, перевел в стиле Фрика четверостишие на армянский язык и включил его в число стихов Фрика. При этом он превратил четверостишие в тему и, развивая фриковское понимание загробной жизни, сочинил целое стихотворение.

Поскольку личность автора четверостишия стала нам известна только в последнее время, наше предположение относительно переводчика четверостишия и времени перевода нуждается в серьезном исследовании.

Однако в любом случае наличие армянского перевода четверостишия И. Насими в «Диване» одного из крупнейших наших поэтов - Фрика, как и факт существования азербайджанских песен И. Насими в рукописных песенниках, хранящихся в Матенадаране, служит прекрасным доказательством литературных связей армянского и азербайджанского народов.

Вопрос взаимосвязей литературы армянского народа и народов Ближнего Востока еще не изучен. Мы попытались в своем докладе обратиться к некоторым фактам, относящимся к этим связям. Отдельные темы и средства выразительности, используемые в нашей средневековой поэзии, при всей своей национальной оригинальности имеют много общего с литературой народов Востока и нуждаются в серьезном изучении.